Autopsia или смерть и спасение

Autopsia пришла из ниоткуда. У неё нет ни родины, ни адреса. В первый раз она заявила о себе в 1980 году с помощью самиздатов Bank Rot и Prose Selavy, её история до сих пор не написана, а скудную информацию о ней можно найти лишь в нескольких опубликованных текстах и репродукциях. Она из принципа остаётся некоммуникативной, герметичной и элитарной, а также не беспокоится о последствиях своего искусства. Она обладает культовым статусом в узких кругах любителей индустриальной музыки, характеризуется заслуживающей уважения дискографией, а также за её плечами два концерта в самом начале своей не-карьеры. Свою визуальную продукцию презентировала всего пару раз (в том числе и в 1987), а затем добровольно предала себя забвению. Её тема — Смерть, метод — Повторение, а способ коммуникации безразличен. Autopsia — автохтонный и внебрачный потомок независимой и интермедиальной субкультурной сцены, сформированной вокруг «панка» и «new wave», но его программа и цели стремятся к гораздо большему, чем просто к diy производству и клубным вечеринкам эруптивного творчества. Возникновение Autopsia, случайно или нет, совпадает с эпохальным событием - смертью основателя социалистической Югославии, в начале идеологического и институционального кризиса югославской культуры и искусства, а также общего ощущения «конца» и впадения в неопределенность «состояния бытия, в нулевой точке» ранней пост-социалистической эры. Подобно музыкальному коллективу Laibach (с которым она разделяет определённые эстетические принципы и музыкально-визуальную синегрию) Autopsia доказала, что обладает хорошим нюхом на историческое насыщение (данного) момента и распознала перед собой открытое пространство для интервенции искусства в саму структуру политической экономики культуры. Благодаря концептуально проработанным, теоретически эрудированным, тематически эксклюзивным и дискурсивно интригующим проектам, Autopsia находится вне разделения на «высокую» и «низкую» культуру, на «мейнстрим» и «альтернативу», и задним числом становится одним из самых подлинных и бескомпромиссных художественных проектов за последние тридцать лет на территории бывшей Югославии.

Возникновение Autopsia в начале 80-х не следует тесно связывать с кластером из других апроприативных проектов (Goran Đorđević, Mladen Stilinović, Irwin) только потому, что она использует похожие методы ресемантизации художественных и культурных продуктов прошлого. В то время как эти художники работают внутри или на периферии системы (визуального) искусства, Autopsia действует вне всяческих систем (включая музыкальную сцену), и позиционирует себя как система для себя, как «изолированный дискурс», который находится вне публичности и регулярных каналов художественной коммуникации и распространения. Кроме того, Autopsia не имеет ничего общего с критической переоценкой идеологических нормативов, которые концептуализируют и структурируют произведение искусства, апроприативного искусства. Также она не говорит с искусством на его языке и специально не участвует в постмодернистских ретро практиках, но представляет собой старо-новое начало в искусстве (о ней написано: «Autopsia начинается там, где заканчивается авангард»), которое осуществляется с помощью возвращения к своим культовым/культурным функциям средства вызова смерти. Также Autopsia не способствует ни деконструкции, ни развитию идеологии автора, ни самомистификации (как, например, The Residents), но создаёт свою главную отличительную особенность - действовать в качестве центра информации или рекламного агента, чтобы воздействовать на адресата с помощью чистых и обезличенных сообщений. Как отметил Владимир Маттиони в одной из своих редких интерпретаций: «Благодаря своему методу псевдопроизводства, Autopsia имитирует медиапроизводство, с которым сталкивается», при этом «к производству себя подходит не как к производству чего-то конкретного, но как к производству в целом».1 Если точнее, то Autopsia в определённое время концептуально систематизирует неумолимость утопления искусства в гиперэстотизированном и технологизированном ландшафте всей культуры, в которой производство информации заменяет производство объектов, а размышление уступает место мгновенным завершённым сообщениям. «Autopsia сохраняет разрушаемое», - гласит одно из её заявлений.

Благодаря диагнозу «пренебрежение смертью», который в постиндустриальном обществе является симптомом эпохального кризиса с антропологическим значением, Autopsia не возвращается к великой исторической теме смерти с помощью типичного искусства манипуляции знаками-агентами смерти, а скорее конструирует гиперболическую эмблему смерти, предназначенную для знания о смерти и преданности ей. В связи с этим, Autopsia заявляет: "Подмена понятий происходит тогда, когда кто-то начинает воспринимать смерть как объект. Смерть это не то, что может быть репрезентировано. Мы смертные существа, и смертность не может быть поставлена перед нами, чтобы мы за ней наблюдали, наша собственная смертность не может быть передана кому-либо еще. Этим чувством нельзя «поделиться».2 Обнажённые или эстетизированные, шокирующие или развлекательные, всё же, образы смерти, которые циркулируют вокруг нас, чрезвычайно «глубоко гуманистические», так как они косвенно описывают смерть и ее социальные последствия, а также создают и поддерживают иллюзию мнимого призрака смерти в оппозиции к тому, что физически воспринимается как реальность жизни. Если смерть является политической экономикой постиндустриального общества, монопольно конкретизируемой, преобразуемой, контролируемой, оторванной от жизни, то единственный способ изменить её — перевернуть перспективу: графические символы смерти Autopsia не представляют собой смерть, а скорее «непосредственно адресуются» нам с помощью странных агрессивных сообщений, напоминаний о смерти. Изображения Autopsia являются риторическими в том смысле, что ассоциируются с такими лозунгами как «Наша цель — смерть», «Смерть — мать красоты», «Я — воскресение», с визуальными фрагментами, взятыми из тривиальной литературы (технических руководств, религиозной прессы и т.д.), а также в том смысле, что банальные мотивы здесь превращаются в чудовищные эмблемы смерти и дегуманизации. Перефразируя Бодрийяра, мы можем сказать, что Autopsia имеет тенденцию, «вводя бесконечно малую дозу смерти», к вызыванию такого преодоления смерти, или двойственного понимания, которое уничтожит всю игру с (псевдо-) ценностями, которые держат смерть в плену искусственной конкретизации.

Метод повторения — переработка/монтаж изображений и текстовых фрагментов — находится в центре оперативной системы Autopsia, и программы постоянно ссылаются сами на себя, что приводит к тому, что все её работы проявляют себя как "оригинальный палимпсест", картина, которая является одновременно и уникальной, и размноженной. По поводу повторения Autopsia говорит: «Существует только одна формальная характеристика важная в постиндустриальном искусстве: повторение! Не существует никакого прогресса! Не существует никакого развития! Всё одинаково. Все различия одинаковы. Новые различия повторяют старые различия. И так далее, и так далее».3 Повторение происходит в Autopsia как навязчивое отражение работы повторяющейся культурной экономики, в которой отсутствие производства, скрытое за имитацией производства, находится в обратном отношении к избытку повторения и его коммерчески манипулятивным эффектам в рамках контроля сознания. Для Autopsia повторение является средством, с помощью которого она одновременно хочет представить репрессированное присутствие смерти (происхождение, значение, время) в структуре нашей экономики и переместить наблюдателя из состояния повторяющейся пассивности в состояние озаряющей деиндоктринации - "альфа-состояние", или транс. Autopsia подсознательно определяет свою миссию как псевдорелигиозное извещение об архетипах смерти, которые, являясь незакодированными сами по себе, возникают неожиданно и из ниоткуда, самостоятельно заявляют о себе и сами размножаются, таким образом свидетельствуя об эфемерности и быстротечности всего того, что является (якобы) основой материального существования общества потребления. Вдохновлённая британской industrial-noise музыкальной сценой конца 1970-х (Throbbing Gristle, Psychic TV, Coil, НЕ), которая, благодаря восстановлению эстетики бруталистского авангарда, «хочет освободить человеческий разум с помощью шума, вдохновения и повторение» (Coil), Autopsia создаёт искусство, которое вызывает беспокойство и расстройства, которые адресованы не любителям искусства, а потенциальным экспертам в области «апологии смерти».

Autopsia разделяет точку зрения, что технология и общество находятся в отношении диалектического взаимодействия, а также, что технология является реальностью современного общества, значение которого измеряется не функциональностью и инновационностью машины, а политикой контроля своей власти, с целью (вос)производства социальных отношений и их воображения. «Целью нашей деятельности является не присоединение к опыту индустриального общества опытов другого рода, а попытка побудить к поиску эстетического опыта в рамках практики своей повседневной работы», - говорит Autopsia.4 Иконография устаревших механических технологий (фрагменты машин, технические схемы, достопримечательности заводских объектов и т.п.) метафорически говорит о том, что машина, в своём непосредственном существовании и в изолированности от сферы производственных отношений, является ни чем иным как призраком производства, который несет в себе потенциальное принуждение к повторению смерти или свободу повторения эстетических призывов. Autopsia в своей работе стратегически использует различные технологии, повторения которых варьируются от недорогих графических техник (ксерокс, шелкография) и студийных репродуктивных технологий (tape-loop, граммофон, ритм-машина, сэмплер, немузыкальные устройства и тому подобное), вплоть до использования компьютеров Spectrum в реализации вербально-вокально-визуальных работ Ikkona (ранний пример компьютерного искусства в Сербии). Подобный подход отражает различные исторические и современные позиции художественного техно-сознания: авангардный автор – это продюсер, который политизирует способ использования значений производства, использует музыкальную студию в качестве метаинструмента в экспериментальной (конкретной, электронной) музыке, мемографическую панк графику «самиздата» и, конечно, рабочий стол домашнего продюсера цифровой эпохи.

По своему собственному признанию, Autopsia хочет быть «чистым искусством» в постоянном и кочевом движении через «неизведанные области» различных культурных пространств и эпох (классицизм, модерн, авангард, поп-культура, индустриализм, христианство, гностицизм, оккультизм), что приведёт к иконографически синкретическому, но семантически полифоническому произведению искусства. Аутистично и лабороторно погружённая в собственное производство, она обитает в самостоятельной возвышенной изоляции и демонстрирует модель художественного поведения, которое непонятно в современном высокопрофессиональном мире искусства. Другими словами, Autopsia нарушает все художественные парадигмы, иерархии и нормы, и является искусством, находящимся вне художественного поля, с безотносительной и неконтролируемой эстетикой ужасного и возвышенного, «сверхъестественного», «жертвования и преданности, гиперболизированной страсти – тетива натянуты до предела». Autopsia является вивисекцией культуры и спасением для общества. Autopsia пришла из ниоткуда…


Редакторы хотели бы поблагодарить автора текста
и Музей современного искусства в Белграде.


1 Vladimir Mattioni, “Partiturae Autopsiae”, Theoria, no. 3-4, Beograd, 1986, pp 133–136.
2 www.autopsia.net/Autopsia_pdf/Autopsia_Inter_08YU.pdf
3 “Autopsia. SMRT (je majka lepote). Razgovor”/“Autopsia. DEATH (is Mother of Beauty). Interview”/, Delo, no. 12, Beograd, 1988, pp 163–179.
4 Ibid.

01.02.2010