Умида Ахмедова – обвиняемая

Недостаток воображения у высших руководителей Советского Союза, проводивших в 20-30 годы 20 века национально-территориальное размежевание республик Средней Азии, аукнулся последним вместе с внезапным обретением независимости. В 1991 году на карте региона появилось аж пять новых «станов»: Казахстан, Киргизстан, Таджикистан, Туркменистан и Узбекистан, уверенно различать которые могут, пожалуй, лишь жители этих стран и специалисты-международники. Эта ситуация породила, с одной стороны, активный поиск внутренней идентичности, в результате чего вскоре обозначились некоторые особенности, характеризующие эти государства: свободолюбивый, но регулярно раздираемый внутренними распрями Киргизстан, погрузившийся в абсолютный нейтралитет гротескной самоизоляции Туркменистан, наиболее верно сохранивший все черты советского строя стабильный Узбекистан. Во-вторых, для всех этих государств характерна повышенная чувствительность к своему имиджу в глазах мирового сообщества. Замечательной иллюстрацией этому может служить реакция не склонной к самоиронии казахской общественности на фильм «Борат», якобы высмеивающий казахский народ, включавшая в себя ноту протеста со стороны МИДа, и сопровождавшаяся многократным приростом количества туристов в страну. Оба эти фактора имеют самое непосредственное отношение к нашей теме, но об этом позже.

И все же среднеазиатские страны, опираясь на опыт и стиль советской государственности, обрели некую полузабытую общность в своем отношении к прошлому. Вакуум, оставшийся после ухода в небытие советской идеологии, стал быстро заполняться разнообразными, и эклектичными формами новых «национальных идеологий», «национальных менталитетов» и традиций. Важной, если не основополагающей характеристикой всех этих процессов, стала их вне-историчность. В самом деле, в государстве, внезапно обретшем свою «совершенную структуру», отвечающую вековым чаяниям народа, не место подлинному историческому процессу – у такого государства могут быть лишь достижения. Соответственно, обращение к прошлому носит неприкрыто мифологический характер, как-то: не существует понятия «тюрок», есть понятие «туркмен»; истоки казахской государственности восходят ко второму тысячелетию до н.э.; Саманиды – это таджикская арийская империя 10 века и так далее. Место истории занимает незыблемое и вместе с тем аморфное понятие «священных национальных традиций».

Это, безусловно, оказывает определяющее воздействие на творческую деятельность в странах региона: менее сильное в странах с кочевыми традициями и более сильное в государствах, возникших на основе различных форм оседлой жизни. Унаследованное от советского строя «официальное» искусство прославляет придирчиво избранные для мифологизации фигуры прошлого (Гёроглы, Тимур, Самани) и настоящего («Лидер нации» президент Назарбаев, «Отец туркмен» президент Ниязов). Немного в стороне, но весьма в русле официальной политики стоят многочисленные и очень похожие одно на другое произведения, воспевающие красоту национальных обрядов, празднеств и быта. Другие ищут признания на не менее мифилогизированном «Западе» и стараются наиболее адекватно выражать все тот же «национальный менталитет» средствами инсталляций, коллажей, концептов, регулярно заполняющие галереи всего мира на протяжении последних пятидесяти лет. Это, конечно, не означает, что в регионе нет художников, искренне и глубоко занятых вопросами собственно творческого поиска. Просто такие художники рискуют не вписаться в существующие, и надо признать, не слишком изящные конформистские рамки, что в текущем политическом и идеологическим климате может грозить им серьезными проблемами.

Это в полной мере относится к Узбекистану, стране, выросшей на перекрестке дорог Великого Шелкового пути, и вобравшей в себя культуру и традиции многих народов и унаследовавшей как их достижения, так и их сложности. К сожалению, открытый и честный взгляд художника на многомерную реальность современного узбекистанского общества не только не приветствуется, но и сурово наказывается. Это в полной мере ощутила на себе известный фото и кинодокументалист Умида Ахмедова, выпускник ВГИКа, первая женщина-кинооператор Узбекистана, участник и куратор многочисленных международных проектов, которая приговором Мирабадского суда по уголовным делам 10 февраля 2010 года была – и тоже впервые в истории страны – осуждена по ст.139 ч.3 п. «г» («клевета») и ст.140 ч.2 («оскорбление») УК РУз. И хотя решением того же суда Ахмедова была освобождена от наказания, никакие последующие апелляции не привели к отмене обвинительного приговора.

Формальным поводом для осуждения стало участие Ахмедовой в гендерных программах, поддержанных Швейцарским посольством, которое выразилось в создании фотографического альбома «Женщины и мужчины от рассвета да заката» и фильма «Бремя девственности», сделанного ей в соавторстве с мужем, Олегом Карповым. В ходе мониторинга этих программ внимание работников Узбекского агентства связи и информации, привлек ряд материалов, в том числе альбом и фильм Ахмедовой, как возможно оскорбительные для менталитета и достоинства узбекского народа, и содержащие клевету, порочащую его доброе имя. На основании заключения специально собранной экспертной комиссии против Умиды Ахмедовой было возбуждено уголовное дело.

Здесь нет необходимости подробно останавливаться на ходе процесса против Ахмедовой, хотя бы потому, что никакого «процесса» в ее деле не наблюдалось – абсурдность и бездоказательность обвинений, и так видных невооруженным взглядом, не помешали проведению нескольких формальных судебных заседаний и вынесению изначально предрешенного обвинительного приговора. Об уровне и характере аргументаций истцов лучше всего свидетельствует текст экспертного заключения о некоторых фотографиях, помещенных в альбоме:

«В фотоальбоме «Женщины и мужчины/от рассвета до заката», который сделан в рамках Гендерной программы посольства Швейцарии в Узбекистане, представлены 111 фотографий Умиды Амедовой. 90% фотографий снято в отдаленных, отсталых кишлаках, и цель автора — показать тяжелую сторону жизни. В частности, плачущая девушка, руками закрывающая лицо (19 стр.), девушка, пасущая ишака (23 стр.), девушка с лицом, намазанном мукой или непонятно чем (25 стр. — фото 1), держащая на голове тазик с соломой (29 стр. — фото 3), подметающая крышу девушка (44 стр. — фото 2), — смотришь на данные фотографии и убеждаешься в вышесказанном.

Кроме того, с удивлением убеждаешься, в каких отсталых условиях люди живут в кишлаках (24, 46, 47, 51, 106, 107, 114, 119 стр.). Умида Ахмедова наши национальные обряды изображает в темных тонах. Например (40 стр.), плачущая девушка прощается с отцом, желая его благословения. А вот (41 стр.) — руки невесты, стоящей очень неуверенно, а рядом с ней кулак жениха. На первый взгляд обе фотографии кажутся обычными. Но через эти две фотографии фотограф хочет сказать, что девушка, выйдя замуж, полностью потеряла свободу и плачет, прощаясь с отцом. В Европе невесты, выходя замуж, не плачут, потому что у них нет этих чувств. Поэтому любой западный человек, посмотрев на эту фотографию, однозначно подумает, что в Узбекистане девушки выходят замуж насильно, поэтому плачут.

Автор критически смотрит на обрезание, он хочет вызвать жалость к мальчику, показывая узбекский народ варварами.

Что интересно, автор любит снимать подметающих женщин. Будто в нашем городе у женщин нет другой профессии, кроме уборщицы. Объектив Умиды Ахмедовой не отражает красивые места, современные здания, благополучные кишлаки. Этот человек видит женщину в телефонной будке, которая ждет клиентов (85 стр.), женщину с мокрой головой, продающую ковры (86 стр.), и цветочницу, которая смотрит задумчиво в объектив. Кроме этого, автор видит уличного бродягу, который заснул у памятника (88, 89 стр.), заснувшего продавца кишмиша (100 стр.), старушку-попрошайку (101 стр.). Когда листаешь альбом, приходишь к мысли: зачем пришли люди в этот мир, в нем только страдания, труд и печаль (115, 118 стр.) На самом деле цель фотографа вот какая. Она старается, хоть и искусственно, показать гендерные проблемы в Узбекистане. На фотографиях женщины (23, 29, 32, 44, 45, 46, 63, 74, 79, 85, 86, 87, 90, 91,93, 101, 108, 115, 117 стр.) заняты только повседневными заботами и тяжелым трудом. А мужчины в основном (56, 57, 59, 60, 61, 68 стр. — фото 4) заняты куражом, петушиными боями, пловоедством и развлечениями.

… В фотоальбоме царствует пессимистическое настроение. Проще говоря, там жизнь показана очень некрасиво. Иностранец, не видевший Узбекистан, ознакомившись с альбомом, придет к выводу, что это страна, где люди живут в средневековье. Фотограф специально подчеркивает жизненные трудности, особенно старается показать наших женщин жертвами. Даже у женщины, снятой в одном из скверов нашей столицы, голова опущена! В итоге этот альбом Умиды Ахмедовой сделан с корыстной целью. Автор показывает отношения мужчин и женщин, и в общем проблемы гендера неадекватно. Фотоальбом не соответствует эстетическим требованиям. Одним словом, надо остановить распространение данного альбома среди широкой общественности».

Еще более гневную реакцию вызвал фильм «Бремя девственности», в котором различные люди делились своим опытом и взглядами на традиционные обряды проверки непорочности невест, в которых фигурируют, в частности, запачканная кровью простыня или небольшое очищенное куриное яйцо. Истории молодых женщин, семейная жизнь которых оказалась погубленной в результате неудовлетворительных показателей при прохождении подобных «тестов», равно как и комментарии гинекологов, были сочтены «экспертами» оскорбительными для священных традиций узбекского народа и клеветническими по своему содержанию.

Определяющей характеристикой обвинений, выдвинутых против Умиды Ахмедовой, была даже не их полная юридическая несостоятельность, а изначальная абсурдность, переходящая в гротеск. Так, в ответ на замечание защиты, что клевета и оскорбления, согласно УК Узбекистана, могут быть признаны таковыми, только если они направлены против конкретных личностей, обвинение ответило, что весь узбекский народ как раз и состоит из индивидуальных личностей, каждая из которых поэтому и подвергается оскорблению и клевете со стороны Ахмедовой.

Столь же пугающе нелепым и параноидальным оказался страх властей перед мифическим «ошибочным мнением Запада», основанным на неверии «экспертов» в способность туриста из Европы самостоятельно придти к выводу, что отнюдь не вся жизнь узбекистанцев проходит под сенью ташкентских фонтанов на фоне гламурных бутиков. Любопытно, что реальное мнение сотен людей со всего мира, выразивших свое возмущение этим уголовным преследованием и поддержавших творчество Ахмедовой как «правдивое, искреннее и проникнутое любовью и заботой о своем народе», обвинение совершенно не заинтересовало. В результате, по словам одного из зарубежных дипломатов, аккредитованных в Узбекистане, «процесс против Ахмедовой наглядно продемонстрировал всему миру тщетность усилий руководства страны представить ее как демократически развивающееся государство. Ущерб имиджу Узбекистана, нанесенный этим фарсом, трудно даже оценить».

В заключение хочется отметить, что на наш взгляд, самым тревожным аспектом «дела Умиды Ахмедовой» стало не только нарушение прав свободы творчества, не бездоказательность обвинений и даже не то, что осуждению за клевету и оскорбление подвергся художник, с сочувствием коснувшийся хорошо известных, но часто замалчиваемых сторон жизни своего народа. Фотографии и фильмы Ахмедовой не явили миру какие-то неслыханные доселе или вымышленные сведения о бедственном положении узбекского народа или о его жестоких обрядах. Их сила заключается именно в том, что простыми и выразительными художественными средствами Ахмедовой удалось бросить вызов медленно насаждаемым, аморфным и ложным мифам, прикрывающимся фразой «национальная идеология». Отказываясь подчиняться вне-исторической доктрине о незыблемости и священности «национальных традиций», Ахмедова обращается к фактам из реальной жизни узбекского народа во всем их многообразии, противопоставляя их обскурантистским идеям о «священности национального духа», с которыми, как мы полагали, было навсегда покончено в 1945 году.

01.01.2011