Ностальгия по тому, чего никогда не было: порнография vs. невозможное

...если воспринимать «себя» полностью вовлечённым в окружающий мир, то это освобождает от необходимости строить свою политику идентификации, авангардных партий, чистоты и материнства.

Донна Харавей, «Манифест Киборга» («The Cyborg Manifesto»)

Вы обязательно найдёте их: на блошиных рынках, в метро, в переулках Мехико Сити. Они будут покрыты характерным красным брезентом. Некоторые из них - копии оригинальных DVD, но некоторые сняты ручной камерой во время показа в одном из местных кинотеатров. Сотни настойчивых продавцов на улицах Мехико торгуют так называемым «седьмым искусством». Среди внушительного числа фильмов с обложками, обещающими драматизм сюжета, в конце концов всегда найдётся тот один. Как только вы его заметите, вы либо посмотрите на него ещё раз, либо отведёте взгляд. Один фильм абсолютно точно привлечёт ваше внимание и потребует взглянуть на него ещё раз.
Преимущество производства порнографической продукции состоит в том, что её годовой доход значительно выше, чем у любой другой индустрии развлечений, включая спорт. В Мехико огромное количество людей каждый день подходят к прилавкам с порнографией, и с непроницаемым лицом игрока в покер каждый выбирает себе вечернее развлечение. Вы могли бы найти и себя там, стоящими перед, казалось бы, бесконечным массивом обложек и выбирающими то, что вы как раз давно хотели. Предложения очень разнообразны: от крупных производств с известными актрисами в главных ролях до любительского видео, и даже видео, с теми тёмными делишками, которые происходят за закрытыми дверями комнат теночтитланских мотелей. Вы, возможно, были бы немного удивлены, обнаружив себя, уставившимися на женщину после фелляции, лежащую в сперме осла, или на трёх женщин с пенисами, одетых в латтекс в больничной палате. Вы также сможее найти там подростков, бабушек, геев тинейджеров с пирсингом, садомазохистские практики арабских лесбиянок, транссексуалов с бритвенными лезвиями, анальный секс между различными расами, карликов с секретаршами, некрофилию, буккакэ, групповой секс, сквортинг, различные игрушки, садомазохизм группового порно «нео-нацистов», манга-порно, мочу и фекалии, а также вуайеризм в супермаркете.
Посмотрите и вы найдёте, точнее вы сами будете найдены.
Ошибочно считать, что кто-то может обладать персональной защитой от этих изображений. В нашей жизни нет места, куда порнографические изображения, продукт нашей фантазии, не могли бы проникнуть. Это защищённость — иллюзия. Даже если вы никогда не примените на практике в вашей спальне то, что видите на экране, даже если вы просто смотрите — вы всё равно являетесь участником порнографического акта. Другими словами, наблюдение — это не пассивная активность. Наивно полагать, что скептицизм и критический взгляд на порнографию защитят вас от последствий, которые вызывает просмотр порнофильма. Это безошибочная формула неосознания своего неосознания.
Фантазии высвобождены и многие из них нам навязаны. Сцены сняты сознательно и продуманно для определенного типа зрения. Наш взгляд является неотъемлемой частью сцены, с которой мы переглядываемся. Абсолютно неотъемлемой частью. Уверенность в собственной изобретательности никак не влияет на то, насколько в действительности мы уязвимы, но на самом деле выражает только нашу слабость. Никакие усилия не помогут избежать этих фильмов, бесполезно и отворачиваться от них — мы всё равно будем рассматривать всё через их призму. Цензура не может устранить формы эротизации, (ре)презентируемые и смоделированные. Интерпелляция. Именно посредством этих идей мы можем проанализировать и деконструировать проявления и структуру нашего воображения. То, чего мы хотим, или считаем, что хотим, и то, что мы отвергаем, является теми основными принципами идентичности, которые мы принимаем, а затем действуем и воспринимаем окружающий мир в соответствии с ними. Ни больше, ни меньше. Мы там, где мы есть. Порнография — это эстетика, политика и этика. Смазанная теория. Мы не можем изолировать себя, как будто мы независимы и неограниченны. Мы не постоянны, но проницаемы.
Жанр порнографии не может быть просто, ясно и четко определён. Часто его можно узнать только по физической реакции зрителя. А где находимся мы, внутри или за пределами изображения, в то время как наши тела наполнены образами и идеями? Наиболее распространенный жанр фильма, включая вопрос о том, как мы смотрим друг на друга и что друг от друга хотим, безусловно, заслуживает того, чтобы мы тщательно о нём поразмыслили. Он должен быть свободен от всех запретов, предрассудков и тайн, что предотвращает определённую рефлексию о его ценности, основанной на отношении с субъективностью. Нет места, где бы уже не было порнографии, вечно пульсирующей. Несмотря на наши инвестиции в сферу развлечений, мы можем стремиться к вещам, неопосредованным моделями смысла и значения.

Запрос

Ибо тот, кто говорит «Не лги!», должен прежде сказать «Отвечай!»...
Между тем, кто приказывает, и тем, кто должен слушаться, нет такого неравенства, как между тем, кто имеет право требовать ответа, и тем, кто обязан отвечать.

Милан Кундера «Бессмертие»

У меня была видеокамера, которую можно было подключать к телевизору, чтобы посмотреть уже снятое. Можно было записывать видео даже когда камера была подключена, так что на экране транслировались одновременно те же события, что происходили и перед объективом. Конечно, там можно было обнаружить только то, что в данный момент происходило в комнате. Но я помню особый эффект, который поглощал взгляд каждого и заставлял чувствовать отчуждение более, чем какое-либо другое изображение. Если камера была направлена непосредственно на экран телевизора, изображение там не появилось, вместо этого можно было видеть тоннель с мерцающим светом, скорость мерцания которого менялась в зависимости от угла наклона камеры. Казалось, будто камера пытается взглянуть сама на себя, но оказывается пойманной в бесконечный цикл своего зрения. Сознание, или скорее фиксирование опыта как такового, обладает таким же эффектом: чтобы сознание могло что-то осознать, оно должно сознательно быть осознанным сознательным осознанием сознательного осознания и так далее.1 Это что-то, что происходит умышленно, эти постоянные перебои и отражения являются частью структуры нашего опыта.
Также как и камера попадает в круговорот, пытаясь поймать свою собственную точку зрения, желание подразумевает постоянную иллюзорность. Оно не локализовано и избегает определения границ начала и конца. Оно нематериально, но очевидно. Желание избегает определения (даже попыток), перемещается между непоправимыми трещинами нашего опыта, едва обнаружившегося, но уже непостижимого.
Оргазм может быть пережит только в первом лице. Более того, даже в этом личном опыте он имеет ошеломляющее количество различных оттенков и текстур, не может быть закреплён ни в пространстве, ни во времени. Несмотря на это, или поэтому, камера пытается захватить оргазм, но безнадёжно.
Линда Уильямс, в своей книге «In Hard Core. Power, Pleasure, and the “Frenzy of the Visible”» (UC Press, 1989) анализирует порнографические повествования, пытаясь сделать невидимое видимым. Автор объясняет, что порнографическая фиксация на видимом коренится в потребности современного человека получить власть через всевидение. Ничто не может спрятаться от объектива камеры. Всё должно быть предсказуемо, классифицируемо и контролируемо. Даже потеря контроля должна быть под контролем. Но с точки зрения человеческой сексуальности, всегда что-то ускользает от нас... всегда.
Женский оргазм остается по своей сути совершенно непостижимым для камеры, в её попытках обнаружить scientia sexualis. Камера ищет абсолютную исповедь тела и его невольный спазм, чтобы знать, что что-то на самом деле произошло. Что-то реальное. Также, если что-то происходит «непреднамеренно», это означает, что всё, что предшествует или следует, исходит из конкретной, единственной и окончательной «воли». Таким образом, постоянно повторяется изображение пениса в момент эякуляции. Наряду со спазмом и экстернализацией доныне скрытого (семени), возникает обещание сделать неявное явным. Это своего рода доказательство, или правда.2
Возможно из-за подобной «мании видимого», кинематографическая популярная культура стала перемещать женское удовольствие на лицо, как, например, в «Глубокой глотке» («Deep Throat (Damiano, 1972) используется оральность. Поскольку лицо является наиболее выразительным, женское удовольствие передаётся именно таким образом. Когда мы видим на экране эякуляцию пениса, женщина, как правило, в это время в экстазе реагирует на то, как на её выразительно накрашенные глаза попадает сперма. В этот момент мы можем быть уверены, что это порнофильм, и что он закончился. Мы также можем быть удовлетворены: что-то произошло, и мы были там в качестве кого-то.
Вместе с тем существуют и другие стратегии репрезентации женского оргазма (вагинальная эякуляция, сквортинг; и даже в комиксах внутри вагины нарисованы линии, представляющие женский оргазм, как электрический ток), которые доставляют нам удовольствие, даже если мужчина или женщина всегда избегает репрезентации. То, что изображено, всегда использует телесный орган, чтобы выполнять функции тела, но не оргазм, который является личным опытом, непередаваемым кому-то другому. У нас нет доступа к сексуальному опыту другого человека.
Однако, с развитием нарративных поворотов порнофильма выявляется следующее предположение выражения удовольствия: обман женщины. Зритель должен видель, что ей заплатили меньше, чем было условлено, что что-то неожиданное случилось с ней, как её как будто выбросили за борт, или, что ей было отказано в чём-то обещанном, например, в грин карте.3 Она должна быть предана в обмен на полную невидимость её оргазма. Боль и обман можно увидеть, в отличие от её удовольствия.
Это тема связана с реализмом как с фетишем. Впечатление от настоящей правды может быть достигнуто с помощью веб- или цифровой камеры. Видео, снятое дома в частном порядке, без разрешения, и даже лучше, если снятое на мобильный телефон, создаёт эффект дешевизны и дилетантизма, которые подтверждают правдивость сцены, что, несомненно, увлекательно само по себе.4 Например, в интернете можно найти видео женщин в общественных туалетах. Съемки «героев» в «повседневной жизни» стали гарантией подлинности. Запись как бы заявляет: «Видите, это правда. Там реальный человек, и вы на самом деле видели как он писает». Реальность — это дополнительный эффект, который очаровывает нас, потому что, кажется, что он предлагает отказ от любого творческого проекта, который обязательно будет субъективным. Она представляет собой определенную точку отсчёта, с которой всё может быть каталогизированно с абсолютной уверенностью.
Недавно между изучением антропологии и бездействием, я наткнулся на сайт, где с помощью стетоскопического фаллоимитатора с камерой можно посмотреть на внутренности женщины. Этот прозрачный фаллический объект проникает в вагину, и создаётся впечатление, будто обладатель этого инструмента выполняет рутинное гинекологическое обследование. Цель состояла в том, чтобы воочию убедиться, что то, что женщина «теряет» во время первого полового акта - девственность. Ненасытное желания найти начало, чистоту, границы, которые должны быть подтверждены и преодолены.5 Что может быть более ностальгическим? Девственная плева крупным планом на экране. Тонкая мембрана обладает коннотациями чистоты, подлинности, совершенного доказательства: вы видите это, и уже не видите. «Что-то на самом деле здесь произошло», - кажется, говорит видео. «Вы можете сами это увидеть: девственная плева исчезла... видите?»
Это ностальгическая история возвращает к истории порнографии. И оглядываясь назад, мы также находим тенденцию к поиску генезиса, который доказывает что-то. Stag фильмы, эти примитивные видео, предназначенные для просмотра, как правило, группами людей в университетах, были основаны на исследованиях женского тела, как будто игра во врача. И часто заканчивались размытым крупным планом неизвестной темноты между половыми губами.
В порнофильмах начала двадцатого века вы найдёте постоянно повторяющейся тему, в настоящее время вытесненную стремлением к реализму — игру. Мы видим пары, которые смеются, играют и веселятся. В конце полового акта актёры часто обнимаются. Однако в последнее время, атмосфера порнографических сцен менее понятна. Основным элементом становится необходимость в холодном унижении, которое доказывает желание изнасиловать другого. Импульс, который приносит это изменение - почти ироничный, и в первую очередь ищет онтологическую безопасность, чтобы позже доказать её проницаемость или, вернее то, что её существование не имеет прочной основы. Она может быть нарушена, что и доказывает её существование.
Порнография, когда она добралась в 70-х до большого экрана и порнофильмы стали очень популярными, не претерпела существенных изменений. Ей часто приходится сталкиваться с проблемой удовлетворения, или удовлетворением как проблемой, как правило, проявляющейся в женщине, которая до сих пор не нашла достаточно того, что подтвердило бы и определило её удовлетворение.
Тенденцию возвращения к старому стилю ещё можно найти в любительских видео, в которых вы найдёте неспортивные и небритые тела, как и в фильмах 70-х годов, но (к сожалению) без очаровательной фанк музыки на фоне. Теперь несовершенное тело идеально для тех, кто испытывает оргазм во время просмотра секретных записей гостиничных комнат, в которых можно увидеть своих друзей и соседей в действии. Но по крайней мере в 70-х ещё можно было чувствовать себя извращенцем во время похода в такое место, как порнокинотеатр. Там также присутствовала и личная конфронтация с другим человеком, так как для того, чтобы посмотреть порнофильм, вам всё равно нужно было прийти в публичное пространство.
В 80-е годы на рынке появились первые домашние видео (пресловутые «бета-видео»), а также первые женщины порнорежиссёры. С новыми возможностями доступа к порнографии и с появлением новых технологий изменился и стиль повествования. В семидесятые годы необходимо было входить в публичное пространство, чтобы посмотреть порнофильм. Спустя десять лет пары и отдельные лица смогли арендовать видео и смотреть его в частном пространстве своего дома. В результате произошёл переход от больших нарративов и широкоформатных изображений к дифференцированным частностям, что акцентирует внимание на специфике. Идентичность вновь становится одним из основных компонентов фантазии. Как и характерно для капитализма, личность начинает определяться потребительским предпочтением индивида. .Центральным вопросом порнографического повествования оказывается «а что волнует тебя?». Ностальгия присутствует в навязчивых поисках невозможной идентичности, соответствующей определенным вкусам, навязчивым идеям и фиксациям.
Вскоре внедрение цифровых камер, DVD, микротехнологий, кабельного телевидения, Pay-Per-View, World Wide Web и пиратства принесло обществу огромное множество непристойностей. Цифровые технологии позволили более сосредоточить внимание на очень конкретных образах и сценах. На данный момент своеобразное, случайное и странное также может быть каталогизированным. Но нам всегда недостаточно. Гротеск, насилие, неприкосновенность частной жизни, самые странные случайные действия, невинность (и её потеря), спецэффекты, даже дешевки, реальность или ретро-эффекты - этого не достаточно. Как и в случае с расчленённым, изрезанным до неузнаваемости телом, здесь мы не можем быть увереными, что это то, что мы на самом деле искали, сам вопрос теряется. Теряются субъект и объект. Учитывая предполагаемое расстояние зрителя от экрана и предполагаемую анонимность в Интернете, мы получаем абсолютно идеальную среду для мастурбации. Но что-то из этого паноптического эффекта можно понять в более прямом смысле: мы слепы.6 Расстояние почти достоверно, благодаря защите, которую предлагает. Лёгкая мишень. Очарование избегает производства, оно завладевает нами, удивляя. Предполагается, что изображения являются идеальными, как в эмоциональном смысле, так и в смысле глубокой правды о реальных природных инстинктах. Можно предсказать, на что нажмёт человек на интернет странице. Сопоставленный, рассчитанный ответ... Visa или MasterCard?
Благодаря всей этой суете вокруг греха, преступления и запрещённых приключений, порнография склоняется ещё к одому проявлению нормативного, внушительно тавтологического нарратива о том, что сопротивляется и избегает определения. Сомнение/желание. Порно склоняется к нормативному преступлению: требование, чтобы закон был полностью открыт, чтобы мы могли знать.
Вспомним образ, описанный выше: тоннель с мерцающим светом, который появляется тогда, когда камера смотрит на экран, преследуя свой собственный взгляд. Пожалуй, это единственное по-настоящему явное изображение. По крайней мере то, что там происходит, ясно и обнажено; непрерывная, освещённая подчинённость. Имеем ли мы дело с экстремальным хардкором?


Интимность

Оргазм — это вихрь смеха, взрывающегося по всему телу.

Альфонсо Лингис, Trust.

В предисловии к «Critique of Cynical Reason», Петр Слотердайк предполагает, что философия была взята в заложники стратегиями власти, которые превратили её в ещё один трюк с помощью подстановки в уравнение знание = сила. Но философия начинается с любви и путешествий к искренности. Знание - это не цель, а откровение, осью которого является любовь в своей непосредственной повседневной реальности. Это не оружие в шахматном бою, но, скорее, субъективность, которая изменяется, чтобы найти и выразить свою правду.
Порнография, которая опровергает и презентирует для зрителя, чьё тело на неё реагирует, полна притворства. Приглашение было доставлено, и поток этого обмена провоцирует нас вообразить себя там — в разных направлениях. Призраки, вызванные в нашем воображении, наполнены особенностями наших бесконечно повторяющихся фантазий. Ни больше, ни меньше. Так же как, когда слово или жест создают ассоциации. Эти ассоциации не являются ни свободными, ни находящимися вне подозрений. Но они передают точное представление о политической власти, об установленном порядке в своём нарративе, и в том, в чём сохраняют самобытность и убеждения. Этот нарратив, который есть в нас, и нас преследует, открыт и пропитан нашей сексуальной деятельностью и фантазиями.
Это как объект, заключенный внутри музея, а не динамический ритуал. Это как археологическая находка, которая была полностью лишена своего первоначального смысла, и осталась всего лишь археологической находкой. Порнография может быть красивой, чудовищной, веселой, странной, скучной или шокирующей, как и любое другое изображение, несмотря на то, что его вседозволенность мотивирована извлечением прибыли. Нагота - это всего лишь маска, ложный манёвр псевдовуайеристского желания, паноптической близости. Возможно, предлог, который стимулирует зрителя: «Это сделано для меня, для моего взгляда. Поэтому у меня есть власть ... собственная власть ... так что я должен существовать». Мизансцена — это не взгляд зрителя, но взгляд, который стал объектом изменений, действующих заочно. Расстояние становится абсолютным благодаря своему отсутствию (ассоциативные фантазии рассеиваются, ни больше, ни меньше; порнография -это деньги).
Наше постмодернистское общество обременено обязательством нормативных удовольствий, форма и качество которых предварены и рассчитаны медицинским взглядом/дискурсом - взглядом, который обещает окончательно отделить наблюдателя от наблюдаемого. Тем не менее, когда дело доходит до эротики, нечто выходит за рамки: у нас нет доступа к удовольствию окружающих. Обязательство наслаждаться является неолиберальным лицом беспокойства, в результате чего разница должна быть отменена и нейтрализована. Попытка заставить замолчать других с помощью дырявой логики циничного эмпиризма. Отсюда принуждение говорить о сексе, что является чем-то иным, чем говорить о собственной сексуальности — в какой-то степени даже наоборот. Разговор о сексуальности предполагает неизбежность собственного участия. Разговор о сексе - попытка обезоруживания и измерения с точки зрения наблюдателя, основателя своей мнимой объективности. Это разрушающаяся конструкция, которая пытается защититься от имманентности и пространства. Это как различие между головокружительным поцелуем и статистикой Masters & Johnson7!
Интимность угрожает полезности, благодаря своей спонтанности и радостной открытости, которую предлагает как чему-то действительному, так и другому. Предполагается, что наши жизни очевидны.
Теперь мне приходит на ум множество таблеток, доступных на рынке, которые могут регулировать сексуальную активность, или даже предотвращать застенчивость, бессонницу и беспокойство.
Теперь подумаем о контакте... огромная разница между мной и кем-то еще.
Теперь я хочу закрыть глаза.
Теперь мечты о возможном и невозможном.
Теперь... стихотворение, которое должно быть написано вместо инструкции, составленной преступником, и распространённого равнодушия.




1 Один буддистский текст называет это «саморефлекторной природой сознания».
2 внешний/внутренний, эксплицитный/имплицитный, добровольный/вынужденный - дихотомии, которые определяют друг друга и таким образом друг друга отменяют.
3 В случаях с обещанием грин карты и последующей её отменой, мы наблюдаем тему экономики как власти, которая имеет контроль над телом. Как это ни парадоксально, обман женщины является подтверждением доминирования. Женщина притворяется для мужчины и делает это очень старательно, потому что боится или является угнетённой. Так её притворство становится видимым доказательством.
4 Я хотел бы рассмотреть, каким образом этот эффект дешевки используется в политической пропаганде и рекламе, с целью сделать вид, что показывается реальность, а не искусственный образ, созданный для наших целей.
5 Пока онтологическо-метафизический закон подтверждён и закреплён навсегда, мы можем бороться против него, бросать вызов и нарушать такой закон.
6 Это означает, что в случае, когда мы смотрим и остаёмся незамеченными, погруженными в поток образов, мы не замечаем влияния изображений на наш взгляд как таковой.
7 Исследования сексуальности Уильяма Мастере и Вирджинии Джонсон, в 60-90-х гг. считаются новаторской работой в этой области.

01.02.2010